Боец тишины

Войцех подвез меня к автосервису – вернее, к крепости Мсцишевского. Это место похоже на меня – оно совсем не такое, каким кажется с вида. Оно, как айсберг, торчащий над водой только краем, оно, как океан, спокойный только на поверхности. Наземные строения весьма невзрачны – в них тихо трудятся автомеханики. Но подземелья… Под землей, ниже гаражей, размещены оружейные склады и целые цеха по перестройке машин. Здесь, под охраной натасканных солдат, поляк хранит личное оружие и личные машины. Здесь пан проводит столько времени, что можно считать – он здесь живет. Территории его автосервиса постоянно просматривает и патрулирует его личная охрана. С ним всегда два телохранителя. При нем часто двое солдат. Войцех с Вацлавом нередко и ночуют в крепости пана. Так что поляк никогда не остается без верных и вооруженных бойцов.

Крепость пана скрывает много леденящих душу секретов – в ней, не оставив следа, исчезают не одни машины, но и люди. За ее стенами слышны крики, но ее стены заглушают их. Сейчас это жуткое место окружено зловещей тишиной. На территории не видать ни души. Мсцишевский отпустил всех. Он оставил при себе только свое ненаглядное чудовище – Вацлава.

Глава 17

Стареющий поляк внимательно выслушал мой ответ и отрицательно покачал седой головой.

– Откажись совсем или оставайся со мной.

– Я не откажусь. А остаться с вами я не могу. Мои задачи, не решенные, в воздухе висят. Не могу я не закончить своих дел и за ваши дела взяться.

– Параллельно свои дела завершишь.

– Нет, пан, не получится. Считанные сутки, – и я у вас. Но не раньше.

– Я не могу ждать, Ян. Ты нужен мне сейчас.

Я отер руки от оружейной смазки и положил сжатые кулаки на стол, поднял голову и посмотрел пану прямо в глаза.

– Настаивая на срочности, вы вынуждаете меня отказать вам. Пан, вы действительно готовы к такому ответу? Или вы все же готовы ждать моего возвращения?

– Я не могу ждать. Отвечай да или нет.

– Вы же не допускаете моего отказа, не отягощенного нашей враждой, пан. Вы понимаете, что отказывать вам и враждовать с вами я не намерен. Но вы принуждаете меня отказать вам и стать вашим врагом.

– Достаточно.

– Выслушайте меня, пан. Вы просто стараетесь меня подавить, пытаетесь подчинить целиком и сейчас. Вы всегда помните, что вы – “волк”, вспомните, что и я – не “пес”. Я могу стать вашим сыном, но никогда не стану вашим “псом”. Просто, “пес” не может считать отцом “волка” и не может “волк” считать сыном “пса”. Мы должны или давить друг на друга, или договариваться друг с другом, пан. Мы или уступаем друг другу, объединяясь в стаю, или грызем друг друга, убирая врага с территории. Я вашим врагом стать не намерен, но и ваших угроз я не стану терпеть.

Серые глаза поляка сверкнули чуть ни красным углем, но он растянул прямой рот на сухом лице, усмехаясь.

– Мы всегда считаемся с теми, кто сопротивляется и противостоит нам, хоть это нам и не по нраву, Ян. Хорошо, не станем скалить клыки и решим все спокойно и рассудительно.

Седой поляк строго свел кустистые брови, когда надсадный крик прорвался через неплотно запертую дверь, ведущую на лестницу к подземным уровням и к гаражам. Вацлав старается… Я так и вижу, как встаю, беру автомат, вышибаю дверь и открываю огонь. Только я не встану, не возьму автомат и не пристрелю Вацлава. Я положил на исцарапанный стол тщательно проверенную ствольную коробку автомата и вытер руки от заводской смазки – на этот раз не о грязную, а о чистую тряпку.

– Хорош, ничего не скажешь.

– Французы в последнее время стали вырываться вперед.

– Верно, пан. Но я пока немецким ограничусь.

– Не будешь брать? Ян, мы люди свои. Я тебе его, как сыну, советую.

– Он, и правда, совсем неплох. Но мне немецкий автомат нужен. И еще… Мне машина нужна – “призрак” с чистыми правами. Но не старый отъезженный вариант, а новый – “призрак”, созданный под заказ.

Поляк молча кивнул, задумчиво постукивая пальцами по крышке потертого стола. Он все, что может, старой мебелью обставляет. Думаю, молодость вспоминает. Ведь ему до внутренней, а не внешней, скандинавской скромности, далеко. Нет, он не такой, как немцы, пану чужд дух обыденной сдержанности и беспредельно выставленной на вид государственности. Ближе ему, думаю, англичане, берегущие свое внутреннее пространство от всего внешнего, замыкаясь в себе и закрывая двери. Ему никак не понятен раздольный русский размах и тяга к неслыханной роскоши, как каждого отдельного человека, так и всего государства.